Рощин охотно пользуется в своих спектаклях старинной театральной машинерией. Можно вспомнить, например, замечательно остроумные конструкции, которые он соорудил для "Ворона". Но в этой постановке эффекты театральности художник отдает на откуп антигероям, а главному герою оставляет аскетизм пустого пространства и сдержанность строгого стиля. 

Режиссер Николай Рощин умеет использовать все возможности театра-зрелища как мало кто. Знает как пользоваться всеми механизмами и всеми игрушками, театру свойственными. Любит ими пользоваться – до злоупотребления. Но от любви до ненависти – шаг.
В спектакле «Ворон» Гоцци он объяснялся в любви к этому миру театральных конструкций и чудес. В «Сирано» объясняется в ненависти. Сколько яда в изображении театральной Вселенной, где Ад такой же картонный, как и Иллирия. Пространству картонных облаков и фальшивых пастушков. Миру, чьим олицетворением становится гротескный Амур в груде накладных телес.

...парадокс «Сирано» в том, что в разнородной, интересно сочиненной ткани спектакля слышится нерв времени и коллапса, всеми переживаемого. Потому и благодаришь режиссера за честный, оголтелый финал, в котором уже не рассмотреть вечно протестующего Сирано.

Напряжение между физическим существованием актера ("феноменальным телом") и изображаемым им персонажем делает спектакль важным с точки зрения антропологии. Работа артиста Ивана Волкова в спектакле Николая Рощина - пример, когда перед нами одновременно разворачивается процесс воплощения и возникает феномен присутствия. Играя меланхоличного и злого поэта, Волков в какой-то момент снимает свой экстравагантный нос и, побывав в кровавой переделке, обнаруживает себя как личность. То есть перед нами не только и столько Сирано, хорошо сыгранный артистом N, не блеск мастерства, а естественное проявление персональной природы.

Режиссер Николай Рощин пошел на радикальный шаг относительно самой знаменитой пьесы из наследия неоромантического корпуса французской драматургии — он убирает поэтический перевод пьесы Ростана, создает свою, прозаическую, сценическую редакцию на основе подстрочного перевода М. Зониной. <...> все в этом спектакле делается для того, чтобы лишить образ главного героя романтических подпорок, всей той традиции, которую мы связываем с носатым героем Ростана; чтобы вылепить современного, сложного (простого — в этой простоте и есть подлинная сложность) драматического Сирано — Сирано нашего времени в невероятном исполнении Ивана Волкова.

«Сирано» можно разбирать на составляющие, чтобы разгадать секрет: выпарить, просеять, вычленить рецепт, в коем есть и горчинка, и перчинка, и изюминка, и вообще масса специй и приправ. Может показаться, что они по вкусу и на глазок вбуханы в тесто чуть ли не горстями. Но нет: рецептура тщательна и сложна. Таков пасхальный кулич, но не тот, что гуглится на раз-два в поисковике: здесь все тщательно и грамотно продумано. Так колдуют над куличом старинным, бабушкиным, вменяющим хозяйке месить опару «пока не устанет рука и тесто не будет отлипать от пальцев».

Неудержимо тянет на пересказ с обращением пристального внимания на детали. Об этом спектакле хочется читать обстоятельные лекции.