Рецензия Ж.Зарецкой на спектакль "Женитьба"

В сегодняшнем номере газеты " Вечерний Петербург " опубликована рецензия театрального критика Жанны Зарецкой на спектакль " Женитьба ". Поскольку у газеты нет электронной версии, публикуем текст статьи на нашем сайте. Я на тебе никогда не женюсь! Художественному руководителю Александринки Валерию Фокину, бросившему вызов легкомысленным сценическим опусам и снявшему с репертуара вверенного ему театра все такого рода поделки, ничего не оставалось, как предъявить собственный рецепт комедии – классический, но современный, где в итоге есть кому всерьез посочувствовать и над чем поразмышлять. Именно в таком виде появилась на сцене театра гоголевская «Женитьба». На премьере побывала Жанна ЗАРЕЦКАЯ. Стена Главный герой, надворный советник Подколесин (Игорь Волков), живет не в комнате, а за высокой полукруглой синей стеной. Под ней -- диван со свалявшимся одеялом. На ней -- фотографии малыша, которого Подколесин, повернувшись к стене, то и дело любовно поглаживает. Крайним в ряду пожелтевших оттисков примостился Станиславский – та знаменитая фотография, где отец русского психологического театра запечатлен в широкополой белой шляпе, что издалека видна. Посыл понятен: хоть играют и комедию, но подход к постановке самый что ни на есть основательный, то есть, у трюков и аттракционов стоит поискать второй и третий планы. Есть в стене и окно, из которого глядит тьма: космос? Вселенная? Словом, нечто безграничное, пугающее. Для Подколесина, разумеется, который с внешним миром общается буквально так: «Степан!» -- кричит он, и из тьмы возникает большое белое лицо, наполовину скрытое шапкой (Иван Паршин), и на все вопросы хозяина мычит, так что разобрать можно только простейшие ответы: «не-е» и «да». В окно же вваливается сваха: Мария Кузнецова в трех платках и ватнике похожа на продавщицу пирожков из нашего счастливого советского детства. Сваха изъясняется чуть попонятней слуги, но только после рюмки водки. Перекинув ноги через проем, она оказывается валенками как раз на диване, и Подколесин выдергивает одеяло из-под ног Феклы Ивановны с такой оскорбленной гримасой, точно ему в толпе кто-то наступил на полы роскошного пальто. В этот момент можно разглядеть засаленный «обломовский» халат. Вроде бы Подколесин должен когда-то вставать, надевать сюртук, ходить на службу в департамент, но, глядя на героя Волкова, вообразить это себе чрезвычайно сложно, настолько герметичным он выглядит на диване – своем островке безопасности, ясности и надежности на краю бездны. В «Женитьбе» Фокина спит не один главный герой, спит Степан, едва проговорив отмеренный ей текст, принимается храпеть сваха. Мир Подколесина оборачивается царством сна, точно из сказки Андерсена о спящей красавице. И это еще одна емкая и точная метафора насущной сегодняшней проблемы – тотального аутизма. Ноздревщина Разбудить «царевича» в соответствии с законами мифологии должна, разумеется, принцесса. Но до нее по условиям комедии Гоголя героя надо еще дотащить. Сваха с задачей явно не справляется, тогда за дело берется некто Кочкарев. Нередко его, отдавая дань гоголевским фантасмагориям, изображали нечистой силой, но у Фокина отношение к чертовне имеет, скорее, сваха – это она, спасаясь от гнева одураченных женихов, не убегает, а растворяется в темной вышине над тем самым синим забором. А Кочкарев здесь – чистой воды плут, причем не какой-нибудь обаятельный средневековый Симплициссимус, а такой специфический русский пройдоха, который, сам вступив в лужу, все силы потратит на то, чтобы все знакомые ему люди, тоже перепачкались. Его играет молодой артист Дмитрий Лысенков, приглашенный Фокиным в труппу из Театра им. Ленсовета, где он уже сыграл одного такого занятного русского подлеца – Глумова (правда, в очень плохом спектакле). Лысенков берет сцену Александрински тем же, чем его Кочкарев Подколесина -- отвагой и напором, – профессиональной виртуозности актеру пока не хватает. Но более всего у Кочкарева неприятной ноздревской наглости и фамильярности, что угодно сделаешь, лишь бы отвязался. И вот ведь парадокс: только такой человек и может вытряхнуть Подколесина из постели. Правда, если следовать рисунку Фокина, не совсем вытряхнуть. «Поехали!» -- кричит Кочкарев и толкает перед собой диван, на котором возвышается его приятель в цивильной одежде, и стена тоже медленно едет в сторону. Каток За стеной обнаруживается натуральный каток, где невеста Агафья Тихоновна наматывает круги на коньках вокруг скамейки, на которой восседает ее тетушка (Кира Крейлис-Петрова) и потягивает горячий чаек из термоса. То есть, никто подмостки театра не заливал -- используется специальная ткань с гелевым покрытием, но все равно впечатляет изрядно. И не только то, что пятеро актеров на сцене Александринки катаются на коньках, но и то, что художник Александр Боровский так уместно и умело зарифмовал театр и современность. Катки – бич российской реальности, символ иллюзорного благополучия, стабильности, всенародного единства, свыше санкционированного праздника, пира во время чумы. Они множатся с невероятной скоростью, стремясь вызвать в памяти ностальгические образы. Над ними плывут старые песни о главном, но залог за коньки измеряется тысячами, и сами они стоят миллиарды. В телеэфире на катках зарождаются пикантные романы, распадаются семьи, плетутся интриги, достойные «Дома-2». Словом, если довести идею до абсурда, все значительные события нынче происходят на катках. В «Женитьбе» Валерия Фокина это смотрины и сватовство, и, разумеется, чемпионом здесь выглядит прохиндей Кочкарев. Умение держаться на коньках отличает благородных женихов от купца Старикова, шумного персонажа в лисьей шубе (Аркадий Волгин). Характеры женихов, сыгранных молодыми актерами театра, проявляются в произвольном танце: толстый экзекутор Яичница (Павел Юринов) демонстрирует обстоятельные «ласточки» и «перекидные прыжки», субтильный Анучкин застенчиво семенит по льду, а безногий инвалид Жевакин (отличная работа Валентина Захарова) весело и по-детски самоуверенно кружится на колесиках своей тележки – зрелище, признаться, настолько же забавное, насколько и душераздирающее. Подкалесина прикрывает Кочкарев, так что ему важно просто не теряя достоинства доковылять до скамейки. Из обязательного мегафона тем временем звучат романсы и победные марши. От пробуждения до драмы Агафья Тихоновна Юлии Марченко – существо не менее замкнутое и беспомощное, чем Подколесин. И никогда бы им не преодолеть болезненного ужаса перед реальностью, кабы ни Кочкарев. Эта сцена в спектакле – актерский триумф – буквально осязаешь, как персонажи, выглянув из скорлупы или раковины, стремятся нырнуть обратно и затаиться, хотя внешне, разумеется, ничего такого не происходит. Главная задача Кочкарева – довести дело до поцелуя. В эти минуты тысячный зал зрителей превращается в зал болельщиков, отдающих свои переживания своднику. В момент, когда Подколесин касается губами руки Агафьи Тихоновны, Кочкарев по праву ощущает себя нападающим, забившим решающий гол за секунду до финального свистка. Волков играет пробуждение взахлеб, как человек, вдохнувший свежего воздуха после многих лет заточения и разом опьяневший. А Фокин вовремя подставляет ему постамент. Произнося знаменитое: «Ну, каков был мой холостой век? Что я значил, что я делал? Жил, жил, служил, ходил в департамент, обедал, спал, -- словом был в свете самый препустой и обыкновенный человек. /…/ Если бы я был где-нибудь государь, я бы дал повеление жениться всем, решительно всем, чтобы у меня в государстве не было ни одного холостого человека», -- Подколесин растет, точнее квадратный кусок сцены под ним ползет вверх, превращая героя в монументальную скульптуру. Но царем ему не дано побыть даже часа, и не потому, что в дело вмешается злая колдунья, которой на свадьбе не хватило золотых приборов. Откуда-то из темных углов подсознания позовет его родной, надежный, старый диван, и скорлупа замкнется уже навсегда. А от рыданий несчастной Агафьи Тихоновны поперхнется и замолчит даже мегафон на катке. Ни разу еще на моей памяти прыжок Подколесина в окно не выглядел такой актуальной и отчаянной победой замкнутости и одиночества над иллюзорным братством. Ни разу так убедительно не доказывал, что «прорваться друг к другу никому не дано». Жанна ЗАРЕЦКАЯ