Сергей Паршин занят во многих постановках. Роли самые разнообразные, и всюду актёр (если позволяет драматический материал) старается создать образы колоритные, достоверные, сказать своё слово.

Левашов в спектакле «Из записок Лопатина» К. Симонова — роль небольшая, но как убедителен в ней С. Паршин. Смотришь на него и вспоминаешь вот таких же парней, тогда, в сороковые военные годы стоявших насмерть, защищая Родину.

Борачио — в «Много шуму из ничего», Джордан в «Аэропорте», Шпич — в «Ивушке неплакучей» - всё это герои С. Паршина. Труффальдино из «Зелёной птички» — пожалуй, самая значительная из последних работ молодого исполнителя. Здесь его обаяние, заразительность, умение овладеть вниманием зрителя, импровизационные возможности воплотились наиболее полно. Новые, неожиданные детали, глубже раскрывающие образ, находит актёр в каждом спектакле.

В философской сказке для театра К. Гоцци «Зелёная птичка» С. Паршин сыграл Труффальдино — колбасника и философа, пользуясь средствами выразительности итальянской комедии масок и проявив при этом недюжинную пластическую свободу, способность к импровизации. Плутоватый и недалёкий его герой запомнился зрителям как одно из ярких актёрских достижений спектакля. Дело тут и в уверенном владении техникой, и в так свойственном молодому артисту чувстве юмора, умении смеяться над своим персонажем и в то же время что-то прощать ему, видеть в герое что-то близкое себе.

В «Унтиловске» Л. Леонова С. Паршин сыграл Редкозубова, мечтателя-мещанина, воспаряющего обывателя. <…> Узость, меркантильность Редкозубова актёром подчёркиваются без нажима, без лишнего акцентирования, без шаржа. В то же время герой С. Паршина — узнаваемый, социально конкретный тип. Актёром найдены краски точные и яркие, создающие ёмкий портрет Редкозубова.

Вслед за героем из третьего своего спектакля «Орнитология» — Саввой Семёновичем Сергея Паршина, которого режиссёр выбрал проводником-толкователем своей философии. (…) у профессионала вроде Паршина есть своя беспроигрышная философия первоклассного актёра, утверждающего на сцене «искусство в формах самой жизни.

Что касается Сергея Паршина, то о нём не случайно идёт слава, как об одном из самых органичных современных артистов. Органика его абсолютна и в то же время парадоксальна. Она включает и глубокий психологизм, и фарс и даже шарж. От характерных ролей он способен подниматься к глубоким душевным откровениям. Подхалюзин и Кочкарёв — это бездна импровизации, неподдельного темперамента. Смотря С. Паршина в комедиях, невольно задумываешься над тем, как много общего в русском комедийном искусстве с итальянским буффонством. Быть может, именно поэтому столь блистательным является исполнение артистом роли начальника полиции Спано в «Колпаке с бубенчиками» Л. Пиранделло. Но рядом в репертуаре Паршина есть и чеховский Платонов, и лорд Уиндермир из пьесы О. Уайльда, и американский журналист из «Божественной Джулианы» (по Г. Джеймсу). А совсем недавно появился Савва из пьесы А. Строганова «Орнитология». <…> С. Паршин играет главного её героя Савву, который чуть было не возродился к истинной жизни, по которому так и не хватило духовных сил совершить преображение. Паршин в этой роли порою поднимается поистине до вампиловских высот, создавая глубоко современный, парадоксальный характер, убеждая нас каждоминутной достоверностью своего сценического существования.

Трудно поддается адекватному описанию то, что вытворяет в роли начальника полиции Спано Сергей Паршин. В самых рискованных ситуациях Паршин беспредельно органичен. Такое впечатление, что зрителям будет приятно всё, чтобы он не сделал. Из чего складывается его обаяние? Паршин умеет найти юмор и на ровном месте. (Юмор Паршина очень сильная функция в спектакле: смеховая реакция зала по театральной сути своей — дополнительное эмоциональное включение зрителя в происходящее). Паршин неуёмен — если он подпрыгивает, то — будьте уверены — он сохраняет (теряет) свои отскоки от пола, как сохраняет (теряет) свои отскоки от пола подкинутый упругий мяч. Неотъемлемое качество Сергея Паршина — лиризм.

На сцене он выкладывается так, словно его энергия и есть источник его питания и подзарядки. Он не может играть вяло, ему от этого плохо. Если посмотреть на него в «Орнитологии», или в «Женитьбе» в роли Кочкарёва, или в Мольеровском «Дон Жуане» в роли Сганареля, то поневоле поразишься активности и скорости его энергетического механизма, или, попросту говоря, страстности и неутомимости его героев.

<…>

Сергей Паршин создан, чтобы играть на сцене. На самом деле таких людей не очень много — меньше, чем нужно для театра. Актёр божьей милостью — Паршин всё время хочет играть. Если какое-то время он не получает новую роль, он делается тревожен и нервен; независимо от того, сколько ролей у него в репертуаре. Он может играть ежевечерне. Если ему предлагают новую роль, он соглашается. Он живёт новой ролью, как новой любовью: увлекается, окунается с головой, пытается слиться с ролью, страдает неполнотой слияния и счастлив, если достигает вершины наслаждения творчеством. Хотя я не помню, когда бы Паршин был полностью собою удовлетворён, как я не помню на нём самодовольной физиономии «первого артиста», несмотря на то, что сегодня он действительно один из первых.

Я бы сказал: неудивляемость — чуть ли не актёрская тема Паршина. На подмостках Александринки он играет практически всё: Гулячкина из эрдмановского «Мандата», Лопахина, Лепорелло — персонажи, принадлежащие к совершенно разным амплуа. Но Паршин в любых ролях остаётся добрым малым, без отклонений. Только в «Орнитологии» его героя вынуждают выпрыгнуть в окно. Всё это говорится не в осуждение. Паршин симпатичен и как актёр высокопрофессионален, хотя и не лицедей в традиционном понимании.

Последняя премьера с его участием — «Ревизор» в постановке Валерия Фокина — стала ярким, значимым событием не только в жизни прославленного театра и нашего города, но и в культурном пространстве страны. Своего героя актёр неожиданно наделил удивительными качествами своей натуры: добротой, обаянием, заботливостью — и хрестоматийный образ Городничего обрёл драматизм и парадоксальность. Благодаря таланту замечательного артиста, умело использованного режиссёром, зрители по-новому ощутили поэзию и мистику гоголевского мира.

(Спектакль «Ревизор». Режиссёр Валерий Фокин. Сергей Паршин — Городничий)

Сергей Паршин уже прикасался к этой теме: лет десять назад играл чеховского Платонова. Его Протасов иной. Он не обличитель, не проповедник, не праздный гуляка. Человек думающий, совестливый, дошедший до края. Знаменитый монолог, которым трагики сотрясали театральные залы, он произносит чуть ли не шёпотом, понимая, что убедить надо только одного человека – самого себя.

(Спектакль «Живой труп». Режиссёр Валерий Фокин. Сергей Паршин — Фёдор Протасов)

У актёра, которому досталась, по всем понятиям, выгодная роль, отняты все её эффекты. Паршину воспрещено какое бы то ни было позирование, актёрство. Сохранена суть, и Паршин суть передаёт тем, что всё ещё в Протасове умно, выразительно, красиво, выгодно — голосом. Протасов Паршина — это негромкий баритон, интеллигентный голос, его узнаёшь по мягкому тембру, по спокойным интонациям, по внятной мысли.

(Спектакль «Живой труп». Режиссёр Валерий Фокин. Сергей Паршин — Фёдор Протасов)

Блистательно оттеняет трансформацию Гэли Гэя сержант по прозвищу Кровавый Пятерик (Сергей Паршин). Его мимикрия другого порядка: под влиянием ни больше ни меньше, как похоти, испытываемой им к владелице походного трактира вдове Бегбик, из убийцы он превращается в кроткого, типично штатского человека. Актёр, зарекомендовавший себя в классических ролях чеховского Платонова, Феди Протасова в «Живом трупе» Л. Толстого, Городничего в «Ревизоре», с удивительной лёгкостью существует в стихии мюзик-холла. Он остроумно совершает переход своего героя из садиста в симпатичного пожилого человека, неожиданно ощутившего в себе нечто другое, странное для него, новое — если не чувство, то ощущение, и эта новизна приходится ему по сердцу.

(Спектакль «Человек=человек». Режиссёр Юрий Бутусов. Сергей Паршин — Чарльз Ферчайл по прозвищу Кровавый пятерик)

Блистательное актёрское антре Сергея Паршина в гротескном образе и наряде екатерининского вельможи — одна из самых ярких сцен спектакля. Графа Салтыкова на встречу к Блаженной приводят и потом уволакивают деловитые охранники в чёрном. На фоне их узнаваемо современного облика и ухваток он — ряженый. Нынче — в столбового дворянина. Но сильный мира сего имеет право на блажь — заискивать перед «имбецилом» (один из молодцев щеголяет медицинской терминологией). Паршин со всем размахом своего лицедейского дара играет все виды оборотничества души: мужской, женской, демонической и шутовской. И страждущей. Агасфер, с которым он, в конце концов, себя отождествляет, всё же формула душевной болезни.

(Спектакль «Ксения. История любви». Режиссёр Валерий Фокин. Сергей Паршин – Салтыков)

Войницкого дискредитировали, но вот что интересно: образ, созданный актёром, и живописен, и глубок. Раздражительность, скепсис, уныние — всё это лежит тяжёлым грузом на плечах дяди Вани. Самоучижение в нём обострено, недовольство собой становится манией, не менее опасной, чем самолюбование Серебрякова. Никогда ещё помещик Войницкий не появлялся на сцене в рваном свитере и ночной рубашке. <…>

Но наплевательство, шутейство, грубости, брюзжание вдруг сменяются тоскливой тирадой. Эту сцену можно назвать «грязевой ванной». Выпачканная мокрой землёй рубашка кажется одеянием, а не одеждой. Нечёсаный и опустившийся человек превращается в изгнанника, «вечного жида». <…>

Паршин не жалеет Войницкого – и жалеет. Ничуть не приукрашивая его, в иные минуты делая жалким и комичным (когда тот переваливается через спинку дивана, в очередной раз выпустив из рук свою «золотую рыбку»), актёр помнит о том, что дядя Ваня — страдалец. Для того, чтобы дать знать об этом, не обязательно всё показывать — хватит и малой доли образа.

Именно как «человек без свойств», он не волен в своей судьбе. Он бессилен в своём бунте. Пусть Серебряков вроде бы и уступит ему. Это не означает победы. Просто ничего не двигается с места. И остаётся видимость им самим выбранной деятельности. «Подсолнечного масла..», — мёртвым голосом говорит дядя Ваня. Так играет его в Александринке Сергей Паршин. Пожалуй, лучший сегодня исполнитель этой роли. В нём нет внутренней энергии, хотя он вроде бы и стремится к реальной, жизненно-плотской красоте Елены Андреевны. Он неуверенно прикасается к ней, но так, словно даже это не разжигает его внутренней жизни. Странно, однако этот «человек без свойств» вызывает сочувствие и понимание. Или ничуть не странно? Ведь это «нашего времени случай», лицо нашего времени.

Нетипичен для Паршина граф Салтыков в «Ксении». Граф-мистификатор, граф-юродивый доказывает: актёру не чужд психологический гротеск. В конечном итоге почти все персонажи Паршина (включая Протасова) — люди, мечтающие тем или иным способом устраниться от будничной жизни, однако способные время от времени взбунтоваться. Папа в «Счастье» будет даже гоняться за кошкой с огнемётом.

Неподвижный в своём кресле и слепой Хамм (Сергей Паршин) не может передвигаться и видеть. Хамм слеп и буквально, и метафорически — чёрные стёкла закрывают его глаза, и глаза актёра за чёрными стёклами закрыты, так он произносит свои монологи. (…) Экзистенциальное пространство Хамма заполнено жёстким ожиданием конца. (…) Он бесчеловечен. Человек ли он? Человек. Кажется, сбой в нравственности человека повлиял на сбой в технологии и «генетической» программе «клонов». Хамм жесток. И всё же — жаль человека!

Колышущаяся серая людская масса вытесняет к рампе вдрызг пьяного, расхристанного Мармеладова (н.а. России Сергей Паршин). И тотчас этот «униженный и оскорблённый» страдающий философ сосредотачивает на себе внимание. Его протест откроет шлюз бурлящему потоку следующих бунтов, и вокруг него, членов его семьи завертится круговорот событий в первом акте. Этот Семён Захарович недалеко ушёл от русских подлецов. Как и они, он сподличает и тут же горячо покается, покается и вновь продолжит подличать.

Разные по жанру, настроению и кругу мыслей, строки обжиты и «присвоены» артистом настолько, насколько близки его натуре. Жизнь во всей ее наполненности и многогранности — такова тема спектакля. Здесь и восторг, бьющий через край и вырывающийся в песнях, и тоска по несбывшемуся, невозможному, и романтическая надежда дотянуться до радуги... Цементируют эти чувства и мысли отрывки из дневников Бориса Шергина, который оказывается соавтором актера и открывается не только как острый на язык фольклорист, но и как самобытный философ.

(Моноспектакль Сергея Паршина «Охота жить!»)