Игра с глаголом “оборачиваться” позволяет довести содержание спектакля до крайностей и предельных обобщений: а что, если и Тарелкин, и Расплюев, и сам генерал могущественной корпорации Варравин и есть упыри и оборотни, настоящие, сказочные — не в переносном, а в самом буквальном смысле? В принципе, “Смерть Тарелкина” способна легко превратиться в нечто вроде “Интервью с вампиром”, а-ля “Сумерки” от Стефани Майер. В спектакле Псковского театра драмы этого не происходит, режиссер остается в рамках жесткого бытописательства — абсурд предстает в нем как имманентное свойство самой жизни, самой повседневности, но как раз это и пугает еще больше и сильнее: неужели сама Россия “оборотническая” страна?

В постановке Хуго Эрикссена классического трагифарса в Псковском театре драмы фарсовое начало истаивает до полной неразличимости, а вот приставка “траги” наливается земной, густой, темной кровью. И ты понимаешь, что перед тобой “есть в полной действительности сущее, из самой реальнейшей жизни с кровью вырванное дело”.

Заканчивается спектакль чередой спокойных, явно отработанных действий и совсем не так, как пьеса. Тарелкин признается, что он “вуйдалак” и отдает Варравину бумаги, но даже от глотка воды отказывается: неожиданная деталь, позволяющая зауважать его напоследок. А дальше рядовые милиции Качала и Шатала выносят это полумертвое тело из камеры, укладывают в гроб и плотно закрывают. Тарелкин не кричит и не сопротивляется. Варравин выпивает на гробе. И вот эта обыденность, рутинность совершаемых властью убийств, которую XXI век в России унаследовал у бандитских 90-х – самое главное, точное и самое страшное, что есть в очень своевременном псковском спектакле. Но что удивляет и обнадеживает: напоминает нам об этом режиссер, который в 90-е был дошкольником.

«…репортаж из ада рассказывает о гниении личности, разъеденной средой, и о том, как сладострастно способны люди друг друга истреблять. Эта история даже не режет, а душит, вызывая то самое, задуманное автором, “содрогание о зле”

В постановке Эрикссена в Псковском театре имени Пушкина (теперь ассоциированном с петербургским Александринским, Национальным драматическим театром России) фигура Тарелкина сразу поставлена немного над реальностью, немного в сторону от реальности. Замышляющий интригу субъект очень странный, кривляющийся, желчный, интеллектуальный, злой. Он действительно двойственный — и притворяться не надо. Исполнитель роли — рок-музыкант и артист Денис Кугай не прямолинейно, но ясно дает почувствовать присутствие необычной силы в этом феномене. Он на крупном плане видео, в то же время он физически присутствует на сцене, его записанная речь как-то сбоит, он меняет одежду, парик, вставную челюсть (какую-то вампирскую челюсть — а по сюжету правоохранители в нем и страшатся вурдалака), и где что настоящее, разобрать невозможно. Сперва его как будто ведет изнутри мефистофельская природа, но к концу Тарелкин сломлен, перемолот государственной машиной и приходит на последнем допросе в камере — с изможденным лицом и спутанными волосами до плеч — в такое состояние, как перед распятием.